Александр Ливергант о Владимире Скороденко

Неприметен: небольшого роста, старенький, видавший виды, свитер, мятые, протертые на коленке вельветовые брюки, на презентациях, на фоне пиджаков от «Бриони», выглядит довольно странно, чтобы не сказать комично. Так и хочется поинтересоваться: «А это кто такой? Кто его звал?»

И говорит тихо, тоже как-то незаметно. И всегда - коротко и по делу. Дело для Владимира Скороденко всегда было превыше всего. Талант, трудоспособность, добросовестность, образованность - его козыри. Если что обещал, будьте уверены, сделает - переведёт, напишет, прочитает - минута в минуту.

Войдите в его кабинет в Библиотеке иностранной литературы. Порядок образцовый: тетрадка к тетрадке, страничка к страничке, книжка к книжке, в каждой закладка - всему своё место.

И время. Всегда заранее, за неделю, а то и за месяц, точно знает, что в какой день и час будет делать, куда отправится, с кем встретится. Работать с таким, как Скороденко, одно удовольствие - не подведёт.

Высокий профессионал и эрудит, блестящий - нет равных и уже не будет - знаток литературы, и не только современной, и не только английской, которую знал досконально, от Свифта и Джейн Остен до Грэма Грина и Уильяма Голдинга.  С ним не нужен был никакой интернет; в восемьдесят с лишним ни капли, ни тени склероза, все авторы, переводчики, критики, издатели, живые и мертвые, у него в голове: помнит, кто, что, когда написал, перевёл, выпустил.

Сам же и писал, и переводил отменно. Медленно, в охотку, ответственно, тщательно - со знанием дела и в прямом и в переносном смысле слова.

Помню его на Попечительском совете библиотеки: ведёт протокол, никакого компьютера, низко, по-стариковски склонился над листом бумаги, в пальцах зажата копеечная шариковая ручка, почерк четкий, мелкий, убористый - ни одного слова из сказанного выступающими упущено не будет.

А ещё - старая школа - был очень предупредителен, расположен, благожелателен, что не всегда бросалось в глаза - с его-то сдержанностью и корректностью. О людях, как бы к ним ни относился, плохо не говорил, если что - отмалчивался, всегда и всем, даже тем, кто этого не заслуживает, отдавал должное; если кого при нем ругаешь, над кем смеёшься - заступался, находил контрдоводы.

С немногими же близкими был ласков, улыбчив, даже трогателен. Позвонит и первым делом спросит: «Ну как ты, лапушка?» Его любимое словцо.

Искренне бы удивился, если бы ему сказали, что он - гордость Института перевода, что он - гордость Библиотеки иностранной литературы, где работает десятки лет, гордость журнала «Иностранная Литература», где печатается, и тоже десятки лет.

Работал. Печатался.